– Блядь, блядь, блядь, – она проехала на красный, и поняла это только когда поворачивающий форд, чуть не снесший ей весь левый бок, начал яростно сигналить. Ее сорвавшееся с губ «простите», которое все равно никто не мог услышать, едва ли поможет избежать штрафа, если из-за какого-нибудь угла вылетит патрульная машина, но, к счастью, бравые офицеры сейчас наверняка наворачивали пончики «У Дарлы», после восьми вечера там были хорошие скидки.

Дженни шумно вздыхает, ее пальцы сильнее хватаются за руль, а в голове тысяча и одна мольба о том, чтоб этот чертов день уже скорее подошел к концу. Он был слишком затянутым и слишком загруженным – ни одной операции, только документация, а точнее исправление всех ошибок и неточностей, из-за которых Стив весь день повторял истеричное «блядь, мы все сядем». И дело было даже не в том, что кто-то неправильно оформил заключение о смерти пациента или что-то подобное, а в том, что кто-то писал их, скурив не меньше трех косяков, или Джен вообще никак еще не могла оправдать опечатки как у четырехлетнего ребенка. В какой-то момент это даже перестало быть смешным.

«Ебаный Джимми, блядь, наверняка это был он».

Точнее, это был он. Может кто-то и говорит, что с каких-то недавних пор (интересно, с каких это?), Джим у Дженни виноват в любом прыще, вылезшим на ее лице, но то, что он человек косяк (во всех, блядь, смыслах) – это факт, и ей чертовски странно осознавать, что она единственная, кто это замечает. И вообще, в присутствии всех она торжественно поклялась, что не допустит больше никого к документам. Хочешь, чтоб что-то было сделано хорошо – сделай это сам.

– Смотри по сторонам, Майерс! – она паркуется на обочине и открывает дверь машины как раз в тот момент, когда мимо проносится ржавый пикап, на котором шестнадцатилетний Майлз гоняет по вечерам со своими подружками. В ответ она слышит только два наглых гудка, которые, как ей объясняла недавно Эрика, значат «пошла ты», и показывает средний палец вдогонку, хотя машина уже скрылась за ближайшим поворотом. По-хорошему, это она должна была смотреть по сторонам, а еще не проезжать сегодня на красный, но день и так был слишком утомительным, чтобы еще винить себя в этой совершенно невнимательной поездке домой.

Дженни обошла машину, вытащила свою сумку с заднего сиденья и с легким налетом радости от того, что она сможет наконец-то побыть в одиночестве, направилась к крыльцу дома. У матери сегодня столько работы, что она вернется не раньше 11, и, пожалуй, единственной отдушиной Дженни раньше были вот такие дни, которых теперь становилось все больше, а удовольствия они приносили все меньше. Хотя с тех пор, как они похоронили отца, Тина больше не мерещилась ей в темноте дальних комнат. Да и вообще Джен давно придумала потрясающую тактику – включать везде свет, а потом возмущаться счетами за электричество. Все гениальное просто.

– Ах, ну да, конечно, – она сказала это вслух. По привычке, оставляя за собой залитые светом комнаты, Дженни громко швырнула ключи от машины на кухонный стол, смотря на Андреа, которая стояла недалеко от плиты. Как же быстро ее долгожданное одиночество снесло ветром.

– Хорошо, наверное, весь день сидеть дома и нихрена не делать.

Не то, чтобы Дженни не могла уйти к себе в комнату и там побыть совсем одинокой, просто, похоже, пришло время вылить на кого-нибудь ушат ее сегодняшнего недовольства, а сестра, которая всю свою жизнь плевала на собственную семью, вроде бы даже вполне себе достойная цель.

– Ну рассказывай, что захватывающего происходило? Хорошо дом охраняла? Никто не влез, ничего не вынес? И как мы вообще обходились без тебя раньше?